КНИГА ВЕДЬМЫ

13. Карак

У меня хватило ума закрыть руками голову, и я полетел вниз ногами вперед. Этому помогло и то, что пигмеи цеплялись за ноги. Ударившись о воду, я погрузился в нее глубоко-глубоко. Существует мнение, что когда человек тонет, вся его жизнь мгновенно проносится перед его глазами, как в ускоренной киносъемке. Не знаю об этом ничего, но летел я к реке и погружался в нее быстрее, чем когда-либо в жизни. Я сразу понял, что это Эвали приказала сбросить меня с моста. И пришел в дикую ярость. Почему она не подождала и не дала мне возможности объясниться насчет кольца? Потом я вспомнил, сколько у меня было таких возможностей, и я ни одной не воспользовался. Да и пигмеи не настроены были ждать, а Эвали удержала их копья и стрелы и дала мне возможность побороться за жизнь. Потом подумал, как глупо было показывать кольцо именно в этот момент. Я не мог винить малый народ, принявший меня за посланца Калкру. Я вновь увидел горе в глазах Эвали, и гнев мой бесследно исчез. После чего мне в голову пришла вполне академическая идея, что молот Тибура объясняет легенду о Торе норвежцев и его молоте Мьеллнире, который всегда возвращался в его руку после броска; чтобы сделать это чудом, скальды опустили практичную деталь — ремень; вот еще одна связка между уйгурами или айжирами и асами; надо поговорить об этом с Джимом. И тут же я понял, что не смогу вернуться и поговорить с Джимом, потому что пигмеи определенно будут ждать меня и прогонят назад, к пиявкам, даже если я смогу добраться до их берега Нанбу. Если человек, погруженный в воду, может быть охвачен холодный потом, именно это произошло со мной при этой мысли. Я предпочту смерть от копий и стрел малого народа или даже от молота Тибура, чем перспективу попасть в эти сосущие пасти. Тут я пробил поверхность реки, стряхнул воду с глаз и увидел не далее чем в двадцати футах направляющуюся ко мне большую пиявку. Я в отчаянии огляделся. Быстрое течение унесло меня на несколько сот ярдов от моста. И несло к тому берегу, на котором расположен Карак; этот берег был в пятистах футах от меня. Я повернулся лицом к пиявке. Она приближалась медленно, будто уверенная, что я никуда не денусь. Я решил нырнуть и плыть к берегу… если в воде нет других… Я услышал предупреждающий крик. Мимо промелькнул Шри. Он поднял руку и указал на Карак. Очевидно, он советовал мне как можно быстрее плыть туда. Я совсем забыл о нем; помнил только моментальную вспышку гнева оттого, что он присоединился к нападавшим на меня. Теперь я понял, что был к нему несправедлив. Он поплыл прямо к большой пиявке и шлепнул ее по рту. Та изогнулась, уткнулась в него носом. Я не стал ждать и, насколько позволяли ботинки, быстро поплыл к берегу реки. Плавание не было приятным, вовсе нет! Повсюду виднелись скользящие красные спины. Несомненно, только Шри спас меня от них. Я плыл, а он кружил вокруг, отгоняя пиявок. Я коснулся дна и благополучно выбрался на берег. Золотой пигмей последний раз что-то крикнул мне. Но я не расслышал, что он сказал. Переводя дыхание, я видел, как он плывет в белой воде, как желтая летучая рыба, а с полдюжины красных спин пиявок следуют за ним. Я посмотрел на мост Нансур. Его конец, принадлежащий малому народу, и парапеты были заполнены глядевшими на меня пигмеями. Другой конец был пуст. Я осмотрелся. Меня закрывала тень черной стены крепости. Стена, гладкая, неприступная, вздымалась на сотню футов. Между мною и ею находилась широкая площадь, подобная той, на которую из бронзовых ворот выехали Тибур и ведьма. Площадь окружали приземистые одноэтажные каменные здания. Между ними множество маленьких цветущих деревьев. За этими домами виднелись другие, большего размера, более претенциозные, расставленные на большем расстоянии друг от друга. Неподалеку, занимая часть площади, располагался ежедневный рынок на открытом воздухе. Из домов и с рынка ко мне бежали десятки людей. Они приближались быстро, но молча, не разговаривали друг с другом, не подавали сигналов, не призывали — все внимательно смотрели на меня. Я поискал свой пистолет и выругался, вспомнив, что уже много дней не ношу его. Что-то сверкнуло у меня на руке… Кольцо Калкру; должно быть, когда пигмеи бросились на меня, я надел его на палец. Ну, что ж, кольцо привело меня сюда. Его эффект на этих людей будет не меньшим, чем на тех, кто смотрел на меня с другого конца сломанного моста. Во всяком случае это все, что у меня есть. Я повернул его камнем внутрь. Теперь они были близко, по большей части женщины, девушки и девочки. Все одеты одинаково — во что-то напоминающее рабочий халат длиной до колен, оставляющий обнаженной правую грудь. Без исключения все рыжеволосые и синеглазые, с кожей кремово-белой или тончайшего розового оттенка, все высокие, сильные и прекрасно сложенные. Похожи на жен и матерей викингов, пришедших на берег, чтобы встретить возвращающийся из морского похода драккар. А дети — маленькие синеглазые ангелы. Я заметил и мужчин; их было немного, не более десятка. И у них рыжие головы и голубые глаза. У старших короткие бороды, младшие гладко выбриты. Они не так высоки, как большинство женщин. Ни одна женщина, ни один мужчина не выше моего подбородка. И у них не было оружия. Они остановились в нескольких ярдах от меня, молча смотрели. Глаза их устремились к моим светлым волосам и задержались здесь. На краю толпы началось движение. С десяток женщин пробились сквозь нее и направились ко мне. На них были короткие юбки, на поясах мечи, а в руках копья; в отличие от остальных женщин, у этих груди закрыты. Они окружили меня, подняв копья, так что из острия почти касались меня. Их яркоглазая предводительница смела, больше солдат, чем женщина. — Желтоволосый незнакомец! Люка сегодня улыбнулась нам! Стоявшая рядом с ней женщина наклонилась к ней и прошептала, но я услышал: — Тибур даст нам за него больше Люр. Предводительница покачала головой. — Слишком опасно. Наградой Люр будем наслаждаться дольше. Она откровенно осмотрела меня. — Стыдно зря потратить его, — сказала она. — Люр не потратит, — цинично ответила другая. Предводительница подтолкнула меня копьем и указала на крепость. — Вперед, Желтые Волосы! — сказала она. — Жаль, что ты меня не понимаешь. Я тебе кое-что рассказала бы для твоей пользы — за награду, разумеется. Она улыбнулась и снова подтолкнула меня. Мне захотелось улыбнуться ей в ответ; она походила на прожженного сержанта, с которым я встречался на войне. Вместо этого я строго сказал: — Призови ко мне Люр с достойным эскортом, о женщина, чей язык соперничает с барабанной палочкой. Она смотрела на меня, раскрыв рот, выронив копье. Очевидно, когда прозвучал сигнал тревоги, ей не сказали, что я владею уйгурским. — Немедленно призови Люр, — повторил я. — Или, клянусь Калкру… Я не закончил. Повернул кольцо и высоко поднял его. В толпе послышались вопли ужаса. Все опустились на колени, низко склонив головы. Лицо женщины-солдата побледнело, она и все остальные упали передо мной. Послышался скрежет засовов. В стене крепости недалеко от нас открылся вход. Из него, как будто в ответ на мой призыв, выехала женщина-ведьма, рядом с ней Тибур, а за ними небольшой отряд, сопровождавший их на мосту. Они остановились, глядя на коленопреклоненную толпу. Затем Тибур пришпорил свою лошадь; ведьма протянула руку и остановила его; они о чем-то заговорили. Женщина-солдат коснулась моей ноги. — Позволь нам встать, господин. — Я кивнул, она вскочила и что-то сказала своим подчиненным. Те окружили меня. В глазах предводителя я увидел страх и мольбу. Я улыбнулся ей. — Не бойся. Я ничего не слышал, — прошептал я. — Тогда Дара твой друг, — пробормотала она. — Следи за левой рукой Тибура, когда будешь сражаться с ним. Маленький отряд пришел в движение; всадники медленно приближались ко мне. Когда они приблизились, я заметил, что лицо Тибура мрачно и он с трудом сдерживает свой гнев. Тибур остановил лошадь на краю толпы. Гнев его обратился на нее, я на мгновение подумал, что он начнет топтать людей. — Встать, свиньи! — взревел он. — С каких это пор Карак преклоняется перед кем-то, помимо своих правителей? Все встали с испуганными лицами, расступились, и всадники проехали через толпу. Я посмотрел на женщину-ведьму и на Тибура-Смех. Тибур яростно смотрел на меня сверху вниз, рука его гладила рукоять молота; двое высоких мужчин, сопровождавших его на мосту, приблизились ко мне с мечами в руках. Ведьма молчала, изучая меня с какой-то циничной беспристрастностью, которая показалась мне тревожащей; очевидно, она еще не приняла решения относительно меня и ждала с моей стороны слова или поступка, чтобы принять его. Ситуация мне не понравилась. Если дело дойдет до схватки, у меня будет мало шансов против трех всадников, не говоря уже о женщинах. Я у меня было чувство, что женщина-ведьма не хочет моей немедленной смерти, но, возможно, она опоздает прийти мне на помощь; к тому же у меня не было ни малейшего желания быть избитым, связанным и приведенным в Карак в качестве пленника. К тому же я начал ощущать гнев и негодование против этих людей, которые осмелились встать на моем пути, осмелились преграждать мне доступ к тому, что я захотел сделать своим; во мне пробуждалось высокомерие, оживали воспоминания, которые начали появляться, как только я извлек кольцо Калкру… Что ж, эти воспоминания послужили мне на мосту Нансур, когда Тибур метнул в меня молот… что сказал мне Джим?… чтобы я не сдерживал Двайану, когда встречусь с ведьмой… что ж, выпустим его… это единственный выход… смелый выход… старый выход… Как будто я услышал чьи-то слова. Я широко распахнул мозг навстречу воспоминаниям… навстречу Двайану. Я испытал звенящий шок, и какая-то волна поглотила того, кто был Лейфом Ленгдоном. Я сумел не дать ей поглотить меня полностью, сохранить свою личность на пороге сознания. Волна отступила, но угрюмо и не далеко. Неважно, пока она не закрыла меня с головой… Я растолкал солдат и направился к Тибуру. Происшедшее каким-то образом отразилось на моем лице, изменило меня. В глазах ведьмы появилось сомнение; рука Тибура отпустила рукоять молота, он слегка попятил свою лошадь. Я заговорил, и моим собственным ушам мой гневный голос показался незнакомым. — Где моя лошадь? Где мое оружие? Где мои знамена и копьеносцы? Почему молчат барабаны и трубы? Так ли надо приветствовать Двайану, возвращающегося в город айжиров? Клянусь Зардой, я не потерплю этого! Теперь заговорила ведьма; в ее чистом, глубоком, звонком голосе звучала насмешка, и я понял, что преимущество, которое я имел перед ней, каким-то образом исчезло. — Сдержи свою руку, Тибур. Я буду говорить с… Двайану. А ты — если ты действительно Двайану — вряд ли должен винить нас. Очень давно человеческие глаза не видели тебя, а в этой земле вообще никогда. Как мы могли узнать тебя? А когда мы впервые увидели тебя, маленькие желтые псы отогнали тебя от нас. И если мы не приняли тебя, как вправе ожидать Двайану от города айжиров, то столь же справедливо, что никогда раньше ни один город айжиров не посещался Двайану таким образом. Что ж, справедливо, прекрасно выражено, ясно и все подобное. Та часть меня, которая была Лейфом Ленгдоном и отчаянно боролась, чтобы обрести контроль, признала это. Но мой беспричинный гнев рос. Я поднял кольцо Калкру. — Вы можете не узнать Двайану, но должны узнать… это! — Я знаю, что оно у тебя, — спокойно ответила она. — Но не знаю, как оно оказалось у тебя. Само по себе оно ничего не доказывает. Тибур с улыбкой наклонился вперед. — Расскажи нам, откуда ты пришел. Может, ты выкидыш Сирка? В толпе послышался ропот. Ведьма, нахмурившись, тоже склонилась вперед. Я слышал, как она полупрезрительно сказала: — Твоя сила никогда не заключалась в голове, Тибур! Тем не менее я ответил ему. — Я пришел, — холодно сказал я, — с родины айжиров. Из земли, которая отрыгнула твоих дрожащих предков, рыжая жаба! Я бросил взгляд на ведьму. Мой ответ задел и ее. Я видел, как напряглось ее тело, васильковые глаза расширились и потемнели, красные губы раскрылись; ее женщины склонились друг к другу, перешептываясь; в толпе послышался ропот. — Ты лжешь! — взревел Тибур. — На родине нет жизни. И нигде нет, только здесь. Калкру высосал жизнь из всей земли. Только здесь она сохранилась. Ты лжешь! Рука его опустилась на рукоять молота. Неожиданно все вокруг покраснело; я видел мир сквозь гневный красный туман. Лошадь ближайшего всадника была благородным животным. Я приметил ее — чалый жеребец, такой же сильный, как тот, что нес меня по оазису в Гоби. Я вытянул руку, схватил лошадь за морду и заставил опуститься на колени. Захваченный врасплох, ее всадник перелетел через голову лошади и упал у моих ног. Но тут же вскочил на ноги, как кошка, и выхватил меч. Я перехватил его руку, прежде чем он смог ударить, и взмахнул кулаком левой руки. Кулак ударил его в челюсть; голова его дернулась назад, и он упал. Я подхватил его меч и вскочил на спину лошади. Прежде чем Тибур смог пошевелиться, острие моего меча было у его горла. — Стой! Я верю, что ты Двайану! Сдержи свою руку! Это голос ведьмы, негромкий, почти шепот. Я рассмеялся. Плотнее прижал меч к горлу Тибура. — Я Двайану? Или выкидыш Сирка? — Ты Двайану! — простонал он. Я снова рассмеялся. — Я Двайану! Веди меня в Карак, чтобы загладить свою наглость, Тибур! И я отвел меч в сторону. Да, я отвел его в сторону — клянусь всеми богами, жившими в моем смешавшемся сознании, лучше бы я проткнул ему горло! Но я не сделал этого, и возможность была упущена. Я заговорил в женщиной-ведьмой: — Поезжай справа от меня, а Тибур пусть едет впереди. Человек, которого я ударил, неуверенно встал. Люр что-то сказала одной из своих женщин. Та слезла со своей лошади, а другие спутники Тибура помогли спешенному сесть на нее. Мы проехали по площади и сквозь ворота в черную крепость.